Портрет в зеленых тонах

Настроение было под стать погоде. И вот именно в один из таких слякотных дней я встретила на речном вокзале Фаину – свою бывшую однокурсницу. 

Громогласная и кипуче-энергичная, Фая была нашей вечной старостой. Временами ее неуемная общественная энергия действовала на нервы. Меня, например, она все пять лет учебы пыталась вовлечь в хор. Но с меня – если я сама не захочу – где сядешь, там же и слезешь. Здороваясь, Файка, как мужик, пребольно сжимала руку и вообще была полностью лишена женственности: ходила вразвалочку, ржала, как лошадь, и стриглась всегда под мальчика. Таких, как она, мужчины обычно называют «свой парень» и обходят вниманием, так что четыре года Фая занималась только общественной работой. Каково же было наше удивление, когда в начале пятого курса она приехала из своей деревни уже замужней дамой! Ее новоиспеченный муж, худенький такой парнишечка, курса на два младше нас, совсем не подходил ей по росту и по габаритам, он просто терялся рядом с нашей громогласной Файкой-фуфайкой. Непонятно было, кто на ком женился. Теперь, когда прошли годы, можно было утверждать обратное: брак их оказался на удивление прочным и плодовитым. По слухам, наша неугомонная староста родила то ли пятерых, то ли еще больше детей и процветала как общественный деятель в своем родном улусе.

В первый момент, когда какая-то тетка кинулась меня обнимать, я не узнала Фаину. Тетка, весело смеясь, пребольно хлопнула меня по плечу: «Что-то ты зазналась, городская фифа, не узнаешь своих!» «Файка! Сколько лет, сколько зим!» Мы сели на скамейку и проговорили часа два, пока не объявили посадку на «ракету». На прощание Фая взяла с меня слово обязательно приехать к ней погостить. «Приезжай по ягоды, у нас эти ягоды чуть ли не на деревьях растут, что киснуть в городе в такую слякоть!» - – прокричала она уже с палубы. 

Так я оказалась в деревне в одном из заречных улусов. Очень удивил меня дом, в котором жила Фаина. Удивил своей планировкой – такие дома я видела под Алма-Атой у казахстанских немцев: дом разделен как бы на две части широким коридором, с одной стороны, где окна во двор, расположены кухня, кладовая и ванная комната, с другой – гостиная и лестница, ведущая на второй этаж. Надо же, подумала я, какая молодчина Фая, как удобно и комфортно устроилась в своей деревушке! И внутренняя обстановка тоже поражала своей продуманностью и дизайном, мебель, портьеры, картины стояли и висели каждая на своем месте. Я не ожидала, что у нашей Файки-фуфайки со временем развился такой утонченный вкус. 

Фая провела меня в гостевую комнату, которая, по всей видимости, принадлежала раньше свекрови. И эта комната поражала своим уютом, хотя тоже никакой дорогой мебели в ней не было. Все было решено в зеленой гамме: светло-зеленые шторки на большом окне из цельного стекла, темно-зеленое покрывало на тахте, наволочки на подушках явно авторские – пэчворк из разных оттенков зеленого. И даже писанный маслом портрет женщины в простой деревянной раме тоже в зеленых тонах. Приглядываться к нему было некогда, так как позвали к ужину, который – видимо, в честь меня – был торжественно накрыт в зале. Стол был накрыт по всем правилам этикета. Я просто обалдела, увидев изысканный сервиз и накрахмаленные льняные салфетки. И самое главное – суп из утки с домашней лапшой, приправленный соленым полевым лучком, был подан в фарфоровой супнице! Нигде, ни у кого я не ела суп из сервизной супницы, хотя у многих сей предмет имеется в наличии и пылится в серванте бесполезным атрибутом интерьера. Хозяин недолго сидел с нами, мы же, перебравшись на кухню, еще долго с ностальгией вспоминали нашу студенческую жизнь.

Далеко за полночь я зашла в отведенную мне «зеленую» комнату и с наслаждением растянулась на прохладной льняной простыне и мгновенно заснула.
Проснулась на удивление рано, на часах было где-то около 6-ти утра, дома я никогда не просыпаюсь так рано. На меня со стены напротив смотрела женщина с портрета. Смотрела строго, как смотрят на провинившихся учеников. Я отвернулась к стенке – еще пару часиков поспать бы, сегодня Фаина обещала сводить меня по ягоды. Но заснуть так и не удавалось, взгляд женщины, казалось, прожигал спину насквозь. Я повернулась на бок и закрыла лицо одеялом. Так стало еще страшнее, в голову полезла дурная мысль из детских страшилок: сейчас она ка-ак сойдет с картины и ка-ак протянет ко мне длинные-длинные руки!..

Между тем уже достаточно рассвело, и я внимательно рассмотрела картину. Женщина на портрете была изображена на вершине небольшой горы во весь рост. На ней старинное платье из темно-зеленого тяжелого шелка, на руке дутый браслет из серебра и массивные серьги. Даже издалека видно, что женщину эту одолевают какие-то не очень приятные думы: между бровями залегла скорбная складка, взгляд черных прищуренных глаз строгий и слегка сердитый. Художник не попытался скрыть и возраст своей модели: в уголках глаз паутинка морщин, виски посеребрила седина. Тем не менее, женщина на портрете все еще сохранила женственность. Под просторным платьем-халадай ощущается сильное, налитое тело, ног в густой траве не видно, но чувствуется, что она стоит крепко, от всего ее облика веет недюжинной внутренней силой... 

С утра начал покрапывать мелкий дождь, но мы решили наплевать на него и, быстренько позавтракав, почапали в ближайший лес. В лесу пахло сыростью, сосновыми иголками, свежестью. Все же как хорошо в деревне, вдали от городского шума, дыма и пыли! «Как спалось на новом месте? Не приснился жених невесте?» – спросила Фая, когда мы, набрав, полные ведра, уставшие и промокшие, возвращались в деревню. «Спала-то хорошо, но вот под утро сильно мешал портрет твоей свекрови, не люблю, когда на меня смотрят», – брякнула я правду. 

Вечером Гриша, Фаин муж, затопил баньку. А банька у них тоже была что надо: с веселыми ситцевыми занавесками, круглым деревянным столиком и скамейками в предбаннике, вся такая чистенькая и вкусно пахнущая деревом. И тут за чайком Фая рассказала мне историю свекрови. 

– Ты же помнишь, какая я была – все шыр-мыр, никакого понятия. А Гришина мама хоть и простой фельдшерицей всю жизнь проработала, была женщиной отнюдь не простой. Ох, и доставалось мне от нее поначалу! Не так сварила, не так подала, не так ходишь... Потом дети подросли, казенная, от школы, квартирка стала тесна. Варвара Сергеевна (так звали Фаину свекровь) сама сделала план будущего дома, как видишь, все учла, сама выбрала место, и мы потихоньку построили этот дом. Она ведь очень умная была, знала, как нас с Гришей удержать тут, в деревне. Как раз в то время народ повалил кто в город, кто в улусный центр. А мы остались и не жалеем. Здесь так хорошо вдали от шума-гама. Она сама-то не отсюда тоже, когда-то приехала по распределению, да так и осталась. Кстати, она и замужем ни разу не была. Гриша мой-то у нее приемный сын. Говорят, были у нее романы. Еще бы, ведь она настоящая роковая женщина. Директор школы по ней с ума сходил, хотел развестись с женой, да не дали, быстренько куда-то в другую школу перевели, партбилет угрожали отобрать. А он не смог там без нее, говорят, бросил этот партбилет прямо в лицо секретарю райкома и вернулся к ней. Да только не приняла она его, выгнала. Многие к ней сватались, приезжали из города. Один из них был художником, «зеленый» портрет – его работа. Тот вообще долго ее доставал, все никак не мог забыть. В последний раз приехал, когда у нас старшенькая родилась, привез этот портрет. Она о своей жизни распространяться не любила, но, по всей видимости, была какая-то трагическая тайна в ее судьбе. Недаром же она схоронила себя в такой маленькой деревне.

Я против нее деревня деревней была: ни сесть, ни встать, ни одеться, ни даже сварить ничего не могла, хоть и выросла в многодетной семье. Зато теперь дочери мои все умеют, все могут – бабушкина выучка! Младшенькая, как приедет, в бабушкиной спальне спит. Кстати, это она откуда-то портрет этот вытащила и сказала: «Пусть висит!» Я ведь в ту комнату редко захожу, разве только убраться, да и то стараюсь на протрет не смотреть. Он мне тоже не то чтобы не нравится, а просто она там как живая получилась. Видать, сильно тот художник ее любил.

Постель мне постилают на эту, последнюю, ночь, уже на диване в гостиной. За окном густая августовская темнота, шелестит мелкий осенний дождик. И так хорошо спится в прохладном деревянном доме после дня, проведенного в лесу.