Своими именами

«Шпигель»: Сергей Александрович, НАТО планирует расширить свою деятельность в восточно-европейском регионе …

Караганов: Я уже 8 лет назад говорил о ситуации, близкой к войне.

«Ш.»: Вы имеете в виду с того момента, когда началась война в Грузии?

К.: Уже тогда доверие между нами было близко к нулю. Тогда Россия только запускала процесс перевооружения. С тех пор ситуация в плане доверия только ухудшилась. Мы заранее предупреждали НАТО — не нужно приближаться к границам Украины. К счастью, Россия сумела остановить продвижение НАТО в этом направлении. Тем самым опасность войны в Европе в среднесрочной перспективе пока снижена. Но та пропаганда, которая сейчас ведется, очень напоминает состояние войны.

«Ш.»: Надеюсь, в смысле пропаганды вы имеете в виду в том числе и Россию?

К.: Российские СМИ в этом смысле держатся скромнее в сравнении с натовскими. И главное, вы должны понимать: для России очень важно чувство защищенности от внешнего врага. Мы должны быть готовы ко всему. По этой причине наши СМИ иногда несколько преувеличивают. А что делает Запад? Вы упрекаете нас в том, что мы агрессивны. Ситуация схожа с той, что была в конце 70-х, начале 80-х годов.

«Ш.»: Президент Путин пытается убедить свой народ в том, что Европа чуть ли не планирует нападение на Россию. Но это же абсурд! Вы так не считаете?

К.: Конечно же, это несколько преувеличено. Но американцы сейчас открыто говорят о том, что санкции против России призваны сменить власть в России. Это — открытая агрессия, мы должны реагировать.

«Ш.»: Совсем недавно возглавляемый вами президентский совет опубликовал открытый доклад президенту. Я с ним ознакомился подробно. В нём часто говорится о единственно возможном пути для России — возвращении былой мощи. Идея понятна, но каковы конкретные предложения?

К.: В первую очередь, мы делаем хорошее дело — хотим противостоять дальнейшей дестабилизации мирового сообщества в будущем. И мы хотим статус великой державы, хотим получить его назад. К сожалению, мы просто не можем отказаться от этого — 300 лет отложили свой след в наших генах. Мы хотим стать центром большой Евразии, местом, где царит мир и сотрудничество. К этой Евразии будет принадлежать и континент Европа.

«Ш.»: Европейцы сейчас не доверяют России, не понимают её политику, считая её странной. Цели руководства в Москве нам непонятны.

К.: Вы должны понимать: мы вам сейчас доверяем ровно на 0 процентов. Исходите из этого. Мы делаем нечто, что можно назвать тактическим предупреждением. Цель — вы должны осознать, что мы умнее, сильнее и решительнее, чем вы думаете.

«Ш.»: Например, нас сильно и неприятно удивил ваш недавний подход к военным действиям в Сирии. Мы как бы не действуем там вместе, но всё же в некотором смысле сотрудничаем. Но недавно вы вывели часть своих войск, даже не поставив нас об этом в известность. Так доверие не работает…

К.: Это был очень сильный, прекрасный шаг моего руководства. Мы действуем на основе того, что мы сильнее в этом регионе. Русские, может быть, не так сильны в экономике, в искусстве ведения переговоров, но зато мы прекрасные воины. У вас в Европе политическая система, которая не выдержит испытания временем. Вы не можете подстраиваться под новые вызовы. Вы слишком приземлённы. Ваш канцлер как-то сказала, что наш президент оторвался от реальности. Так вот — вы слишком реальны в этом смысле.

«Ш.»: Нетрудно заметить, что вы в России последнее время активно радуетесь нашим неудачам. В частности, тому, что касается нашей проблемы с беженцами. Почему так?

К.: Да, многие мои коллеги часто насмехаются над вами и вашими проблемами, но я постоянно говорю им, что не нужно быть высокомерными. Ну, а так — что ж вы хотите: европейские элиты искали конфронтации с нами — они её нашли. Потому мы не будем помогать Европе, хотя легко могли бы в вопросе с беженцами. Мы придерживаемся нашей жесткой линии, с успехом придерживаемся.

«Ш.»: Вы говорите постоянно, что разочарованы Европой и тем, что там происходит. Но ведь Россия совсем недавно хотела в Европу? Или вы хотели Европы времён Адэнауэра и Де Голля и удивлены переменами?

К.: Да не смешите меня — большинство европейцев тоже хотят  именно той Европы, а не современной. В ближайшие десятилетия Европа явно не будет примером для нас, тем, чего нам хочется и что нам нужно.

«Ш.»: В вашем докладе несколько раз упоминается о том, что применение оружия есть «очевидная и правильная мера в случае, если очевидно затронуты интересы государства». Под этим Вы понимаете Украину?

К.: Да, безусловно. А кроме того случаи, когда вблизи государства сосредотачиваются серьёзные силы противника.

«Ш.»: То есть вы к тому, что скопление войск НАТО в балтийских странах — это как раз тот случай?

К.: Идея, что мы готовы начать конфронтацию — это же идиотизм. Зачем НАТО собирает там войска, ну скажите, зачем? Вы хоть себе представляете, что случится с этими войсками в случае, если действительно будет иметь место открытая конфронтация? Это ваша символическая помощь балтийским странам, не более. Если НАТО начнёт агрессию по отношению к стране, имеющей такой атомный арсенал, как наша, вы будете наказаны.

«Ш.»: Скажите, в вашем докладе постоянно встречаются такие термины, как «честь», «доблесть», «смелость», «достоинство»… это политическая лексика?

К.: Это то, что действительно имеет ценность для русских людей. В мире Путина, а также в моём мире просто непредставимо, что честь женщины может быть попрана самым похабным образом.

«Ш.»: Вы намекаете на злополучную рождественскую ночь в Кёльне?

К.: В России мужчины, которые бы попытались сделать что-то подобное, были бы убиты на месте. Ошибка заключается в том, что, как немцы, так и русские потратили много лет на поиск неких универсальных ценностей, не понимая, по сути, о чём речь. Мы тоже в советское время искали социализм. Ваш поиск демократии очень похож на тот наш поиск социализма.

«Ш.»: Последний вопрос. Есть ли шансы, что Россия в ближайшем будущем будет искать пути к сотрудничеству?

К.: Прямых и открытых признаний в нашей неправоте вам ожидать не приходится, потому как мы правы. На данный момент Россия превратилась в азиатско-европейскую мощную державу. И я был одним из тех, кто обозначил этот путь развития, на восток, как верный. Но на данный момент могу сказать, что нам стоит в некоторой степени снова повернуться к Европе. Это единственное, что могу сказать.